Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

ГЕРОЙ

НАШЕГО ВРЕМЕНИ.

 

СОЧИНЕНІЕ

М. Лермонтова.

  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

  

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

ВЪ ТИПОГРАІИ ИЛЬИ ГЛАЗУНОВА И КО,

 1840

 

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

 съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ.

 

Санктпетербургъ. Февраля 19 дня 1840.

Ценсоръ П. Корсаковъ.

 

ГЕРОЙ

НАШЕГО ВРЕМЕНИ.

 

I.

 

БЭЛА.

 

Я ѣхалъ на перекладныхъ изъ Тифлиса. Вся поклажа моей тележки состояла изъ одного небольшаго чемодана, который до половины былъ набитъ путевыми записками о Грузіи. Большая часть изъ нихъ, къ-счастію для васъ, потеряна, а чемоданъ, съ остальными вещами, къ-счастію для меня, остался цѣлъ.

Ужь солнце начинало прятаться за снѣговой хребетъ, когда я въѣхалъ въ Койшаурскую Долину. Осетинъ-извощикъ неутомимо погонялъ лошадей, чтобъ успѣть до ночи взобраться на Койшаурскую Гору, и во все горло разпѣвалъ пѣсни. Славное мѣсто эта долина! Со всѣхъ сторонъ горы неприступныя, красноватыя скалы, обвѣшенныя зеленымъ плющемъ и увѣнчанныя купами чинаръ, желтые обрывы, изчерченные промоинами, а тамъ высоко-высоко, золотая бахрама снѣговъ, а внизу Арагва, обнявшись съ другой безъименной рѣчкой, шумно-вырывающейся изъ чернаго, полнаго мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкаетъ какъ змѣя своею чешуею.

Подъѣхавъ къ подошвѣ Койшаурской Горы, мы остановились возлѣ духана. Тутъ толпилось шумно десятка два Грузинь и Горцевъ, по близости караванъ верблюдовъ остановился для ночлега. Я долженъ былъ нанять быковъ, чтобъ втащить мою тележку на эту проклятую гору, потому-что была уже осень и гололедица, — а эта гора имѣетъ около двухъ верстъ длины.

Нèчего дѣлать, я нанялъ шесть быковъ и нѣсколькихъ Осетинъ. Одинъ изъ нихъ взвалилъ себѣ на плечи мой чемоданъ, другіе стали помогать быкамъ почти однимъ крикомъ.

За моею тележкою четвертка быковъ тащила другую, какъ ни въ чемъ не бывала, не смотря на то, что она была до верху накладена. Это обстоятельство меня удивило. За нею шелъ ея хозяинъ, покуривая изъ маленькой кабардинской трубочки, обдѣланной въ серебро. На немъ былъ офицерскій сюртукъ безъ эполетъ и черкесская мохнатая шапка. Онъ казался лѣтъ пятидесяти; смуглый цвѣтъ лица его показывалъ, что оно давно знакомо съ закавказскимъ солнцемъ и преждевременно-посѣдѣвшіе усы не соотвѣтствовали его твердой походкѣ и бодрому виду. Я подошелъ къ нему и поклонился; онъ молча отвѣчалъ мнѣ на поклонъ и пустилъ огромный клубъ дыма.

«Мы съ вами попутчики, кажется?»

Онъ, молча, опять поклонился.

«Вы вѣрно ѣдете въ Ставрополь?»

— Такъ-съ точно... съ казенными вещами.

«Скажите, пожалуйста, отъ-чего эту вашу тяжелую тележку четыре быка тащатъ шутя, а мою пустую шесть скотовъ едва подвигаютъ съ помощію этихъ Осетинъ?»

Онъ лукаво улыбнулся и значительно взглянулъ на меня. — Вы вѣрно недавно на Кавказѣ?

«Съ-годъ» отвѣчалъ я.

Онъ улыбнулся вторично.

«А что жь?»

— Да такъ-съ! Ужасные бестіи эти Азіаты! Вы думаете, они помогаютъ что кричатъ? А чортъ ихъ разберетъ, чтò они кричатъ? Быки-то ихъ понимаютъ; запрягите хоть двадцать, такъ коли они крикнутъ по-свòему, быки все ни съ мѣста... Ужасные плуты! А что съ нихъ возьмешь?.. Любятъ деньги драть съ проѣзжающихъ... Избаловали мошенниковъ! увидите, они еще съ васъ возьмутъ на водку. Ужь я ихъ знаю, меня не проведутъ!

«А вы давно здѣсь служите?»

— Да, я ужь здѣсь служилъ при Алексѣѣ Петровичѣ *, отвѣчалъ онъ пріосанившись. Когда онъ пріѣхалъ на Линію, я былъ подпоручикомъ — прибавилъ онъ — и при немъ получилъ два чина за дѣлà противъ Горцевъ.

«А теперь вы?»..

— Теперь считаюсь въ третьемъ линейномъ батальнонѣ. А вы, смѣю спросить?..

Я сказалъ ему.

Разговоръ этимъ кончился, и мы продолжали молча идти другъ подлѣ друга. На вершинѣ горы нашли мы снѣгъ. Солнце закатилось, и ночь послѣдовала за днемъ безъ промежутка, какъ это обыкновенно бываетъ на югѣ; но, благодаря отливу снѣговъ, мы легко могли различать дорогу, которая все еще шла въ гору, хотя уже н такъ круто. Я велѣлъ положить чемоданъ свои въ тележку, замѣнить быковъ лошадьми, и въ послѣдній разъ оглянулся внизъ на долину, — но густой туманъ, нахлынувшій волнами изъ ущелій, покрывалъ ее совершенно, и ни единый звукъ не долеталъ уже оттуда до нашего слуха. Осетины шумно обступили меня и требовали на водку; но штабс-капитанъ такъ грозно на нихъ прикрикнулъ, что они вмигъ разбѣжались. — «Вѣдь этакой народъ» сказалъ онъ: «и хлѣба по-русски назвать не умѣетъ, а выучилъ: «офицеръ, дай на водку!» Ужь Татары по мнѣ лучше: тѣ хоть непьющіе...»

До станціи оставалось еще съ версту. Кругòмъ было тихо, такъ тихо, что по жужжанію комара можно было слѣдить за его полетомъ. Ha-лѣво чернѣло глубокое ущелье, за нимъ и впереди насъ темно-синія вершины горъ, изрытыя морщинами, покрытыя слоями снѣга, рисовались на блѣдномъ небосклонѣ, еще сохранявшемъ послѣдній отблескъ зари. На темномъ небѣ начинали мелькать звѣзды, и странно, мнѣ показалось, что онѣ гораздо выше, чѣмъ у насъ на сѣверѣ. По обѣимъ сторонамъ дороги торчали голые, черные камни; кой-гдѣ изъ-подъ снѣга выглядывали кустарники, но ни одинъ сухой листокъ не шевелился, и весело было слышать среди этого мертваго сна природы фырканье усталой почтовой тройки, и неровное побрякиванье русскаго колокольчика.

«Завтра будетъ славная погода!» сказалъ я. Штабс-капитанъ не отвѣчалъ ни слова, и указалъ мнѣ пальцемъ на высокую гору, поднимавшуюся прямо противъ насъ.

«Что жь это?» спросилъ я.

— Гутъ-Гора.

«Ну такъ что жь?»

— Посмотрите какъ курится.

И въ-самомъ-дѣлѣ, Гутъ-Гора курилась; по бокамъ ея ползали легкія струйки облаковъ, а на вершинѣ лежала черная туча, такая черная, что на темномъ небѣ она казалась пятномъ.

Уже мы различали почтовую станцію, кровли окружающихъ ее саклей, и передъ нами мелькали привѣтные огоньки, когда пахнỳлъ сырой, холодный вѣтеръ, ущелье загудѣло, и пошелъ мелкій дождь. Едва успѣлъ я накинуть бурку, какъ повалилъ снѣгъ. Я съ благоговѣніемъ посмотрѣлъ на штабс-капитана...

— Намъ придется здѣсь ночевать, сказалъ онъ съ досадою: въ такую мятель черезъ горы не переѣдешь. Что? были ль обвалы на Крестовой? спросилъ онъ извощика.

— «Не было, господинъ» отвѣчалъ Осетинъ-извощикъ: «а виситъ много, много.»

За неимѣніемъ комнаты для проѣзжающихъ на станціи, намъ отвели ночлегъ въ дымной саклѣ. Я пригласилъ своего спутника выпить вмѣстѣ стаканъ чая, ибо со мной былъ чугунный чайникъ — единственная отрада моя въ путешествіяхъ по Кавказу.

Сакля была прилѣплена однимъ бокомъ къ скалѣ; три скользкія, мокрыя, ступени вели къ ея двери. Ощупью вошелъ я, и наткнулся на корову (хлѣвъ у этихъ людей замѣняетъ лакейскую). Я не зналъ куда дѣваться: тутъ блѣютъ овцы, тамъ ворчитъ собака. Къ-счастію, въ сторонѣ блеснулъ тусклый свѣтъ, и помогъ мнѣ найдти другое отверзтіе наподобіе двери. Тутъ открылась картина довольно-занимательная: широкая сакля, которой крыша опиралась на два закопченные столба, была полна народа. По серединѣ трещалъ огонекъ, разложенный на землѣ, и дымъ, выталкиваемый обратно вѣтромъ изъ отвсрзтія въ крышѣ, разстилался вокругъ такой густой пеленою, что я долго но могъ осмотрѣться; у огня сидѣли двѣ старухи, множество дѣтей и одинъ худощавый Грузинъ, всѣ въ лохмотьяхъ. Нèчего было дѣлать, мы пріютились у огня, закурили трубки, и скоро чайникъ зашипѣлъ привѣтливо.

«Жалкіе люди!» сказалъ я штабс-капитану, указывая на нашихъ грязныхъ хозяевъ, которые молча на насъ смотрѣли въ какомъ-то остолбенѣніи.

— Преглупый народъ! отвѣчалъ онъ. Повѣрите ли, ничего не умѣютъ, не способны ни къ какому образованію! Ужь по-крайней-мѣрѣ наши Кабардинцы или Чеченцы, хотя разбойники, голыши, за то отчаянныя башки, а у этихъ и къ оружію никакой охоты нѣтъ: порядочнаго кинжала ни на одномъ не увидишь. Ужь подлинно Осетины!

«А вы долго были въ Чечнѣ?»

— Да, я лѣтъ десять стоялъ тамъ въ крѣпости съ ротою, у Каменнаго Брода, — знаете?

«Слыхалъ.»

— Вотъ, батюшка, надоѣли намъ эти головорѣзы; ныньче, слава Богу, смирнѣе, а бывало, на сто шаговъ отойдешь за валъ, ужь гдѣ-нибудь косматый дьяволъ сидитъ и караулитъ: чуть зазѣвался, того и гляди — либо арканъ на шеѣ, либо пуля въ затылкѣ. А молодцы!...

«А, чай, много съ вами бывало приключеній?» сказалъ я, подстрекаемый любопытствомъ.

— Какъ не бывать! бывало...

Тутъ онъ началъ щипать лѣвый усъ, повѣсилъ голову и призадумался. Мнѣ страхъ хотѣлось вытянуть изъ него какую-нибудь исторійку, — желаніе, свойственное всѣмъ путешествующимъ и записывающимъ людямъ. Между тѣмъ чай поспѣлъ; я вытащилъ изъ чемодана два походные стаканчика, налилъ, и поставилъ одинъ передъ нимъ. Онъ отхлебнулъ и сказалъ какъ-будто про себя: «да, бывало!» Это восклицаніе подало мнѣ большія надежды. Я знаю, старые Кавказцы любятъ поговорить, поразсказать; имъ такъ рѣдко это удается: другой лѣтъ пять стоитъ гдѣ-нибудь въ захолустьи съ ротой, и цѣлые пять лѣтъ ему никто не скажетъ здравствуйте (потому-что фельдфебель говоритъ здравія желаю). А поболтать было бы о чемъ: кругомъ народъ дикій, любопытный, каждый день опасность, случаи бываютъ чудные, и тутъ по неволѣ пожалѣешь о томъ, что у насъ такъ мало записываютъ.

«Не хотите ли подбавить рома?» сказалъ я моему собесѣднику: «у меня есть бѣлый изъ Тифлиса; теперь холодно.»

— Нѣтъ-съ, благодарствуйте, не пью.

«Что такъ?»

— Да такъ. Я далъ себѣ заклятье. Когда я былъ еще подпоручикомъ, разъ, знаете, мы подгуляли между собою, а ночью сдѣлалась тревога; вотъ мы и вышли передъ фрунтъ нà-веселѣ, да ужь и досталось намъ, какъ Алексѣй Петровичъ узналъ: не дай Господи, какъ онъ разсердился! чуть-чуть не отдалъ подъ судъ. Оно и точно, другой разъ цѣлый годъ живешь, никого по видишь, да какъ тутъ еще водка — пропадшій человѣкъ!

Услышавъ это, я почти потерялъ надежду.

— Да вотъ хоть Черкесы, продолжалъ онъ: какъ напьются бузы на свадьбѣ или на похоронахъ, такъ и пошла рубка. Я разъ на-силу ноги унесъ, а еще у мирнòва князя быль въ гостяхъ.

«Какъ же это случилось?»

— Вотъ (онъ набилъ трубку, затянулся и началъ разсказывать), вотъ изволите видѣть, я тогда стоялъ въ крѣпости за Терекомъ съ ротой — этому скоро пять лѣтъ. Разъ, осенью, пришелъ транспортъ съ провіантомъ; въ транспортѣ былъ офицеръ, молодой человѣкъ лѣтъ двадцати-пяти. Онъ явился мнѣ въ полной формѣ, и объявилъ, что ему велѣно остаться у меня въ крѣпости. Онъ былъ такой тоненькій, бѣленькій, на немъ мундиръ былъ такой новенькій, что я тотчасъ догадался, что онъ на Кавказѣ у насъ недавно. «Вы вѣрно» спросилъ я его «переведены сюда изъ Россіи?» — Точно такъ, господинъ штабс-капитанъ, отвѣчалъ онъ. — Я взялъ его за руку и сказалъ: «Очень радъ, очень радъ. Вамъ будетъ немножко скучно, ну да мы съ вами будемъ жить по-пріятельски. Да, пожалуйста, зовите меня просто Максимъ Максимычъ, и пожалуйста — къ-чему эта полная форма? приходите ко мнѣ всегда въ фурашкѣ.» Ему отвели квартиру, и онъ поселился въ крѣпости.

«А какъ его звали?» спросилъ я Максима Максимыча.

— Его звали... Григорьемъ Александровичемъ Печоринымъ. Славный былъ малый, смѣю васъ увѣрить; только немножко страненъ. Вѣдь, напримѣръ, въ дождикъ, въ холодъ, цѣлый день на охотѣ; всѣ иззябнутъ, устанутъ, — а ему ничего. А другой разъ сидитъ у себя въ комнатѣ, вѣтеръ пахнетъ, увѣряетъ, что простудился; ставнемъ стукнетъ, онъ вздрогнетъ и поблѣднѣетъ: а при мнѣ ходилъ на кабана одинъ-на-одинъ; бывало, по цѣлымъ часамъ слова не добьешься, за то ужь иногда какъ начнетъ разсказывать, такъ животики надорвешь со смѣха. Да-съ, съ большими странностями, и должно быть богатый человѣкъ: сколько у него было разныхъ дорогихъ вещицъ!...

«А долго онъ съ вами жилъ?» спросилъ я опять.

— Да съ-годъ. Ну да ужь за то памятенъ мнѣ этотъ годъ; надѣлалъ онъ мнѣ хлопотъ, не тѣмъ будь помянутъ! Вѣдь есть, право, этакіе люди, у которыхъ на роду написано, что съ ними должны случаться разныя необыкновенныя вещи!

«Необыкновенныя?» воскликнулъ я съ видомъ любопытства, подливая ему чая.

— А вотъ я вамъ разскажу. Верстъ шесть отъ крѣпости жилъ одинъ мирнóй князь. Сынишко его, мальчикъ лѣтъ пятнадцати, повадился къ намъ ѣздить. Всякій день бывало то за тѣмъ, то за другимъ; и ужь точно избаловали мы его съ Григорьемъ Александровичемъ. А ужь какой былъ головорѣзъ, проворный на что хочешь: шапку ли поднять на всемъ скаку, изъ ружья ли стрѣлять. Одно было въ немъ не хорошо: ужасно-падокъ былъ на деньги. Разъ, для смѣха, Григорiй Александровичъ обѣщался ему дать червонецъ, коли онъ ему украдетъ лучшаго козла изъ отцовскаго стада; и чтожь вы думаете? на другую же ночь притащилъ его за рога. А, бывало, мы его вздумаемъ дразнить, такъ глаза кровью и нальются, и сейчасъ за кинжалъ. Эй, Азаматъ, не сносить тебѣ головы, говорилъ я ему: яманъ будетъ твоя башка!

— Разъ пріѣзжаетъ самъ старый князь звать насъ на свадьбу: онъ отдавалъ старшую дочь за-мужъ, а мы были съ нимъ кунаки: такъ нельзя же, знаете, отказаться, хоть онъ и Татаринъ. Отправились. Въ аулѣ множество собакъ встрѣтило насъ громкимъ лаемъ. Женщины, увидя насъ, прятались; тѣ, которыхъ мы могли разсмотрѣть въ лицо, были далеко не красавицы. «Я имѣлъ гораздо лучшее мнѣніе о Черкешенкахъ» сказалъ мнѣ Григорiй Александровичъ. — Погодите — отвѣчалъ я, усмѣхаясь. У меня было свое на умѣ.

— У князя въ саклѣ собралось уже множество народа. У Азіатовъ, знаете, обычай всѣхъ встрѣчныхъ и поперечныхъ приглашать на свадьбу. Насъ приняли со всѣми почестями и повели въ кунацкую. Я однакожь не позабылъ подмѣтить, гдѣ поставили нашихъ лошадей, знаете, для непредвидимаго случая.

«Какъ же у нихъ празднуютъ свадьбу?» спросилъ я штабс-капитана.

— Да обыкновенно. Сначала мулла прочитаетъ имъ что-то изъ Корана, потомъ дарятъ молодыхъ и всѣхъ ихъ родственниковъ, ѣдятъ, пьютъ бузу, потомъ начинается джигитовка и всегда одинъ какой-нибудь оборвышъ, засаленный, на скверной, хромой лошадёнкѣ, ломается, паясничаетъ, смѣшитъ честную компанію; потомъ, когда смеркнется, въ кунацкой начинается, по нашему сказать, балъ. Бѣдный старичишка брянчитъ на трехструнной... забылъ какъ по-ихнему... ну, да въ родѣ нашей балалайки. Дѣвки и молодые ребята становятся въ двѣ шеренги, одна противъ другой, хлопаютъ въ ладоши и поютъ. Вотъ выходитъ одна дѣвка и одинъ мужчина на середину, и начинаютъ говорить другъ другу стихи наразпѣвъ, что попало, а остальные подхватываютъ хоромъ. Мы съ Печоринымъ сидѣли на почетномъ мѣстѣ, и вотъ къ нему подошла меньшая дочь хозяина, дѣвушка лѣтъ шестнадцати, и пропѣла ему... какъ бы сказать?.. въ родѣ комплемента.

«А что жь такое она пропѣла, не помните ли?»

— Да, кажется, вотъ такъ: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на нихъ серебромъ выложены, а молодой русскій офицеръ стройнѣе ихъ, и галуны на немъ золотые. Онъ какъ тополь между ними; только не расти, не цвѣсти ему въ нашемъ саду.» Печоринъ всталъ, поклонился ей, приложивъ руку ко лбу и сердцу, и просилъ меня отвѣчать ей; я хорошо знаю по-ихнему, и перевелъ его отвѣтъ.

— Когда она отъ насъ отошла, тогда я шепнулъ Григорью Александровичу: «ну что, какова?» — Прелесть! отвѣчалъ онъ: а какъ ее зовутъ? — «Ее зовутъ Бэлою» отвѣчалъ я.

— И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, какъ у горной серны, такъ и заглядывали къ вамъ въ душу. Печоринъ въ задумчивости не сводилъ съ нея глазъ, и она частенько изподлобья на него посматривала. Только не одинъ Печоринъ любовался хорошенькой княжной: изъ угла комнаты на нее смотрѣли другіе два глаза, неподвижные, огненные. Я сталъ вглядываться, и узналъ моего стараго знакомца Казбича. Онъ, знаете, былъ не то, чтобъ мирнòй, не то, чтобъ не мирнòй. Подозрѣній на него было много, хоть онъ ни въ какой шалости не былъ замѣченъ. Бывало, онъ приводилъ къ намъ въ крѣпость барановъ и продавалъ дёшево, только никогда не торговался; чтò запроситъ, давай, — хоть зарѣжь, не уступитъ. Говорили про него, что онъ любитъ таскаться за Кубань съ абреками, и, правду сказать, рожа у него была самая разбойничья: маленькій, сухой, широкоплечій... А ужь ловокъ-то, ловокъ-то былъ, какъ бѣсъ! Бешметъ всегда изорванный, въ заплаткахъ, а оружіе въ серебрѣ. А лошадь его славилась въ цѣлой Кабардѣ, — и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Не даромъ ему завидовали всѣ наѣздники, и не-разъ пытались ее украсть, только не удавалось. Какъ теперь гляжу на эту лошадь: вороная какъ смоль, ноги — струнки, и глаза не хуже чѣмъ у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на 50 верстъ; а ужь выѣзжена — какъ собака бѣгаетъ за хозяиномъ, голосъ даже его знала! Бывало, онъ ея никогда и не привязываетъ. Ужь такая разбойничья лошадь!..

— Въ этотъ вечеръ Казбичъ былъ угрюмѣе, чѣмъ когда-нибудь, и я замѣтилъ, что у него подъ бешметомъ надѣта кольчуга. «Недаромъ на немъ эта кольчуга» подумалъ я: «ужь онъ вѣрно что-нибудь замышляетъ.»

— Душно стало въ саклѣ, и я вышелъ на воздухъ освѣжиться. Ночь ужь ложилась на горы и туманъ начиналъ бродить по ущельямъ.

— Мнѣ вздумалось завернуть подъ навѣсъ, гдѣ стояли наши лошади, посмотрѣть, есть ли у нихъ кормъ, и притомъ осторожность никогда не мѣшаетъ: у меня же была лошадь славная, и ужь не одинъ Кабардинецъ на нее умильно поглядывалъ, приговаривая: якши тхе, чекъ якши!

 

Полный текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Купить за 20 рублей

Книга въ бумажномъ исполненіи: Купить за 350 рублей

Наша книжная полка въ Интернетъ-магазинѣ ОЗОН, 

въ Яндексъ-Маркетѣ, а также въ Мега-​Маркетѣ​ (здѣсь и здѣсь).