ПУТЕШЕСТВIЕ ИЗЪ ПЕТЕРБУРГА ВЪ МОСКВУ

 А. Н. РАДИЩЕВА.

Чудище обло, озорно, огромно, стозѣвно и лаяй.

Телемахида, т. II, кн. ХVIII, ст. 514.

А. М. Кутузову.

 Любезнѣйшему другу.

Что бы разумъ и сердце произвести ни захотѣли, тебѣ оно, О! сочувственникъ мой, посвящено да будетъ. Хотя мнѣнія мои о многихъ вещахъ различествуютъ съ твоими, но сердце твое бьетъ моему согласно, и ты мой другъ.

Я взглянулъ окрестъ меня — душа моя страданіями человѣчества уязвленна стала. Обратилъ взоры мои во внутренность мою — и узрѣлъ, что бѣдствіе человѣка происходятъ отъ человѣка, и часто отъ того только, что онъ взираетъ не прямо на окружающіе его предметы. Уже-ли, вѣщалъ я самъ себѣ, природа толико скупа была къ своимъ чадамъ, что отъ блудящаго невинно сокрыла истину на вѣки? Ужели сія грозная мачиха произвела насъ для того, чтобъ чувствовали мы бѣдствія, а блаженство николи? Разумъ мой вострепеталъ отъ сея мысли, и сердце мое далеко ее отъ себя оттолкнуло. Я человѣку нашелъ утѣшителя въ немъ самомъ. «Отыми завѣсу съ очей природнаго чувствованія, и блаженъ буду.» Сей гласъ природы раздавался громко въ сложеніи моемъ. Воспрянулъ я отъ унынія моего, въ которое повергли меня чувствительность и состраданіе; я ощутилъ въ себѣ довольно силъ, чтобы противиться заблужденію; и... веселіе неизреченное! я почувствовалъ, что возможно всякому соучастникомъ быть во благоденствіи себѣ подобныхъ... Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь. Но если, говорилъ я самъ себѣ, я найду кого-либо, кто намѣреніе мое одобритъ; кто ради благой цѣли; не опорочитъ неудачное изображеніе мысли; кто состраждетъ со мною надъ бѣдствіями собратіи своей; кто въ шествіи моемъ меня подкрѣпитъ, — не сугубой ли плодъ произойдетъ отъ подъятаго мною труда?... Почто, почто мнѣ искать далеко кого либо? Мой другъ! ты близъ моего сердца живешь... и имя твое да озаритъ сіе начало.

_______

Выѣздъ.

Отужинавъ съ моими друзьями, я легъ въ кибитку. Ямщикъ по обыкновенію своему поскакалъ во всю лошадиную мочь, и въ нѣсколько минутъ я былъ уже за городомъ. Разставаться трудно, хотя на малое время, съ тѣмъ, кто намъ нуженъ сталъ на всякую минуту бытія нашего. Разставаться трудно: но блаженъ тотъ, кто разстаться можетъ не улыбаясь; любовь или дружба стерегутъ его утѣшеніе. Ты плачешь, произнося прости; но вспомни о возвращеніи твоемъ, и да исчезнутъ слезы твои при семъ воображеніи, яко роса предъ лицемъ солнца. Блаженъ возрыдавшій, надѣяйся на утѣшителя: блаженъ живущій иногда въ будущемъ; блаженъ живущій въ мечтаніи. Существо его усугубляется, веселія множатся и спокойствіе упреждаетъ нахмуренность грусти, распложая образы радости въ зерцалахъ воображенiя... Я лежу въ кибиткѣ. Звонъ почтоваго колокольчика, наскучивъ моимъ ушамъ, призвалъ наконецъ благодѣтельнаго Морфея. Горесть разлуки моея, преслѣдуя за мною въ смертоподобное мое состояніе, предоставила меня воображенію моему уединенна. Я зрѣлъ себя въ пространной долинѣ, потерявшей отъ солнечнаго зноя всю пріятность и пестроту зелености; не было тутъ источника на прохлажденіе, не было древесныя сѣни на умѣреніе зноя. Единъ оставленъ среди природы пустынникъ! Вострепеталъ… Несчастный, возопилъ я, гдѣ ты? гдѣ дѣвалось все, что тебя прельщало? гдѣ то, что жизнь твою дѣлало тебѣ пріятною? Неужели веселости, тобою вкушенныя, были сонъ и мечта?.. По счастію моему, случившаяся на дорогѣ рытвина, въ которую кибитка моя толкнулась, меня разбудила. — Кибитка моя остановилась. Приподнялъ я голову. Вижу, на пустомъ мѣстѣ стоитъ домъ въ три жилья. Что такое? спрашивалъ я у повощика моего?... Почтовый дворъ. — Да гдѣ мы? — Въ Софіи. И между тѣмъ выпрягалъ лошадей.

_______

 Софiя.

Повсюду молчаніе. Погруженный въ размышленіяхъ, не примѣтилъ я, что кибитка моя давно уже безъ лошадей стояла. Привезшій меня извощикъ извлекъ меня изъ задумчивости. Баринъ-батюшка, на водку! Сборъ сей хотя не законный, но охотно всякій его платитъ, дабы не ѣхать по указу. Двадцать копеекъ послужили мнѣ въ пользу. Кто ѣзжалъ на почтѣ, тотъ знаетъ что подорожная есть сберегательное письмо, безъ котораго всякому кошельку, генеральскаго, можетъ быть, исключая, будетъ накладно. Вынувъ его изъ кармана, я шелъ съ нимъ, какъ ходятъ иногда, для защиты своей, со крестомъ.

Почтоваго комиссара нашелъ я храпящаго; легонько взялъ его за плечо. Кого чортъ давитъ? Что за манеръ выѣзжать изъ города ночью. Лошадей нѣтъ; очень еще рано; взойди, пожалуй, въ трактиръ, выпей чаю, или усни. Сказавъ сіе, г. комиссаръ отворотился къ стѣнѣ и паки захрапѣлъ. Что дѣлать? Потрясъ я комиссара опять за плечо. Что за пропасть, я уже сказалъ, что нѣтъ лошадей; и обернувъ голову одѣяломъ, г. комиссаръ отъ меня отворотился. Если лошади всѣ въ разгонѣ, размышлялъ я, то не справедливо, что я мѣшаю комиссару спать. А если лошади въ конюшнѣ….. Я вознамѣрился узнать, правду ли г. комиссаръ говорилъ. Вышелъ на дворъ, сыскалъ конюшню, и нашелъ въ оной лошадей до двадцати; хотя правду сказать, кости у нихъ были видны, но меня бы дотащили до слѣдующаго стана. Изъ конюшни я опять возвратился къ комиссару: потрясъ его гораздо покрѣпче. Казалось мнѣ, что я къ тому имѣлъ право, нашедъ, что комиссаръ солгалъ. Онъ второпяхъ вскочилъ и, не продравъ еще глазъ, спрашивалъ, кто пріѣхалъ, не.... Но, опомнившись, увидя меня, сказалъ мнѣ: Видно, молодецъ, ты обыкъ такъ обходиться съ прежними ямщиками. Ихъ бивали палками: но нынѣ не прежняя пора. Со гнѣвомъ г. комиссаръ легъ спать въ постелю. Мнѣ его такъ же хотѣлось попотчивать, какъ прежнихъ ямщиковъ, когда они въ обманѣ приличались; но щедрость моя, давая на водку городскому повощику, побудила Софійскихъ ямщиковъ запречь мнѣ поскорѣе лошадей, и въ самое то время, когда я намѣрялся сдѣлать преступленіе на спинѣ комиссарской, зазвенѣлъ на дворѣ колокольчикъ. Я пребылъ добрый гражданинъ. И такъ двадцать мѣдныхъ копеекъ избавили миролюбаго человѣка отъ слѣдствія; дѣтей моихъ отъ примѣра невоздержанія во гнѣвѣ, и я узналъ, что разсудокъ есть рабъ нетерпѣливости.

Лошади меня мчатъ; извощикъ мой затянулъ пѣсню, по обыкновенію, заунывную. Кто знаетъ голоса русскихъ народныхъ пѣсенъ, тотъ признается, что есть въ нихъ нѣчто, скорбь душевную означающее. Всѣ почти голоса таковыхъ пѣсенъ суть тону мягкаго. На семъ музыкальномъ расположеніи народнаго уха умѣй учреждать бразды правленія. Въ нихъ найдешь образованіе души нашего народа. Посмотри на русскаго человѣка; найдешь его задумчива. Если захочетъ разогнать скуку, или какъ то онъ самъ называетъ, если захочетъ повеселиться, то идетъ въ кабакъ. Въ веселіи своемъ порывистъ, отваженъ, сварливъ. Если что либо случится не по немъ, то скоро начинаетъ споръ или битву. Бурлакъ, идущій въ кабакъ, повѣся голову, и возвращающійся обагренный кровію отъ оплеухъ, многое можетъ рѣшить доселѣ гадательное въ исторіи Россійской.

Извощикъ мой поетъ. Третій былъ часъ по полуночи. Какъ прежде колокольчикъ, такъ теперь его пѣсня произвела опять во мнѣ сонъ. О природа объявъ человѣка въ пелены скорби при рожденіи его, влача его по строгимъ хребтамъ боязни, скуки и печали чрезъ весь его вѣкъ, дала ты ему въ отраду сонъ... Уснулъ, и все скончалось... Несносно пробужденіе несчастному. О сколь смерть для него пріятна. А есть-ли она конецъ скорби?... Отче всеблагій, неужели отвратишь взоры свои отъ скончевающаго бѣдственное житiе свое мужественно. Тебѣ, источнику всѣхъ благъ, приносится сія жертва. Ты единъ даешь крѣпость, когда естество трепещетъ, содрогается. Се гласъ Отчій, взывающій къ себѣ свое чадо. Ты жизнь мнѣ далъ, Тебѣ ее и возвращаю, на землѣ она стала уже безполезна.

_______

 Тосна.

Поѣхавши изъ Петербурга, я воображалъ себѣ, что дорога была наилучшая. Таковою ее почитали всѣ тѣ, которые ѣздили по ней въ слѣдъ государя. Такова она была дѣйствительно, но на малое время. Земля, насыпанная на дорогѣ, сдѣлавъ ее гладкою въ сухое время, дождями разжиженная, произвела великую грязь среди лѣта, и сдѣлала ее непроходимою... Обезпокоенъ дурною дорогою, я, вставъ изъ кибитки, вошелъ въ почтовую избу, въ намѣреніи отдохнуть. Въ избѣ нашелъ я проѣзжающаго, который, сидя за обыкновеннымъ длиннымъ крестьянскимъ столомъ въ переднемъ углу, разбиралъ бумаги, и просилъ почтоваго комиссара, чтобы ему поскорѣе велѣлъ дать лошадей. На вопросъ мой, кто онъ былъ? узналъ я, что то былъ стараго покрою стряпчій, ѣдущій въ Петербургъ съ великимъ множествомъ изодранныхъ бумагъ, которыя онъ тогда разбиралъ. Я немедля вступилъ съ нимъ въ разговоръ, и вотъ моя съ нимъ бесѣда: Милостивый Государь! Я нижайшій вашъ слуга, бывъ регистраторомъ при разрядномъ архивѣ, имѣлъ случай употребить мѣсто мое себѣ въ пользу. Посильными моими трудами я собралъ родословную, на ясныхъ доводахъ утвержденную, многихъ родовъ Россискихъ. Я докажу княжеское или благородное ихъ происхожденіе за нѣсколько сотъ лѣтъ. Я возстановлю не рѣдкаго въ княжеское достоинство, показавъ отъ Владимира Мономаха или отъ самого Рюрика его происхожденіе. Милостивый государь! продолжалъ онъ, указывая на свои бумаги, все великороссійское дворянство долженствовало бы купить мой трудъ, заплатя за него столько, сколько ни за какой товаръ не платятъ. Но, съ дозволенія вашего высокородія, благородія или высокоблагородія, не вѣдаю, какъ честь ваша, они не знаютъ, что имъ нужно. Извѣстно вамъ, сколько блаженныя памяти благовѣрный царь Ѳедоръ Алексѣевичъ россійское дворянство обидѣлъ, уничтоживъ мѣстничество. Сіе строгое законоположеніе поставило многіе честные княжескіе и царскіе роды наравнѣ съ Новгородскимъ дворянствомъ. Но благовѣрный же государь императоръ Петръ Великій совсѣмъ привелъ ихъ въ затменіе своею табелью о рангахъ. Открылъ онъ путь чрезъ службу военную и гражданскую всѣмъ къ пріобрѣтенію дворянскаго титла, и древнее дворянство, такъ сказать, затопталъ въ грязь. Нынѣ всемилостивѣйше царствующая наша мать утвердила прежніе указы Высочайшимъ о дворянствѣ положеніемъ, которое было всѣхъ степенныхъ нашихъ востревожило, ибо древніе роды поставлены въ дворянской книгѣ ниже всѣхъ. Но слухъ носится, что въ дополненіе вскорѣ изданъ будетъ указъ, и тѣмъ родамъ, которые дворянское свое происхожденіе докажутъ за 200 или 300 лѣтъ, приложится титло маркиза или другое знатное, и они предъ другими родами будутъ имѣть нѣкоторую отличность. По сей причинѣ, милостивѣйшій государь! трудъ мой долженъ весьма быть пріятенъ всему древнему благородному обществу: но всякъ имѣетъ своихъ злодѣевъ.

Въ Москвѣ завернулся я въ компанію молодыхъ господчиковъ и предложилъ имъ мой трудъ, дабы благосклонностію ихъ возвратить хотя истраченную бумагу и чернила: но, вмѣсто благопріятства, попалъ въ посмѣяніе, и съ горя, оставивъ столичный сей градъ, вдался пути до Питера, гдѣ, извѣстно, гораздо больше просвѣщенія. Сказавъ сіе, поклонился мнѣ объ руку и, вытянувшись прямо, стоялъ передо мною съ величайшимъ благоговѣніемъ. Я понялъ его мысль, вынулъ изъ кошелька.... и, давъ ему, совѣтовалъ, что пріѣхавъ въ Петербургъ, онъ продалъ бы бумагу свою на вѣсъ разнощикамъ, для обвертки; ибо мнимое маркизство скружить можетъ многимъ голову, и онъ причиною будетъ возрожденія истребленнаго въ Россіи зла, хвастовства древнія породы.

_______

Загрузить полный текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Загрузить безплатно.