Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

ПОЛНОЕ

 СОБРАНІЕ СОЧИНЕНIЙ

 

Е. А. БАРАТЫНСКАГО.

  

Съ портретомъ автора, біографіей и его письмами.

  

ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА-ИЗДАТЕЛЯ

Ф. А. IОГАНСОНА.

 

ВЪ КІЕВѢ.

Па углу Крещат. и Прорѣзн. ул., № 1.

На Подолѣ, Александ. ул., д. Рихерта.

 

ВЪ ХАРЬКОВѢ.

На Московской улицѣ, домъ бывшій Коптьева.

 

Дозволено Цензурою. Кіевъ, 30 Апрѣля, 1894 года.

  

КІЕВЪ

Типографія И. И. Чоколова, Мало-Житомирская ул.,

д. № 4.

 

1894.

 

 

ЦЫГАНКА.

 

передѣланная въ 1842 году [1]

 

ГЛАВА I.

 

Прощай, Елецкой: ты не веселъ,

И разсвѣтаетъ ужъ давно;

Пошло мнѣ въ прокъ твое вино:

Ухъ! я встаю насилу съ креселъ!

Не правда-ль, братцы, по домамъ!

— Нѣтъ! пусть попляшетъ прежде намъ

Его цыганка, Ангелъ-Сара,

Ну что? потѣшить насъ нельзя-ль?

Ступай, я сяду за рояль.

— Могу сказать, васъ будетъ пара:

Ты охмѣленъ, и въ сонъ она

Уже давно погружена!

Прощайте, господа....

 

Гуляки

Встаютъ, шатаясь на ногахъ;

Берутъ на стульяхъ, на столахъ,

Свои разбросанные фраки,

Свои мундиры, сюртуки;

Но, доброй волѣ вопреки,

Не споры сборы. Шляпу на лобъ

Надвинувъ, держитъ предъ собой

Стаканъ недопитый иной

И разсуждаетъ: Надлежало-бъ....

Умомъ и тѣломъ недвижимъ,

Онъ долго простоитъ надъ нимъ.

Другой предъ зеркаломъ на шею

Свой галстукъ вяжетъ, но рука

Его тяжка и не ловка.

Все какъ-то врозь идутъ подъ нею

Концы проклятаго платка.

Къ свѣчѣ приставя трубку задомъ,

Ждетъ третій пасмурный чудакъ,

Когда закурится табакъ.

Лихія шутки сыплютъ градомъ.

Но полно: вонъ валитъ кабакъ.

«Прощай, Елецкой, до свиданья!»

— Прощайте, братцы, добрый путь!

И, сокращая провожанья,

Дверь поспѣшаетъ онъ замкнуть.

 

Одинъ оставшися, Елецкій

Брюзгливымъ окомъ обозрѣлъ

Покой, гдѣ праздникъ молодецкій

Порой недавнею гремѣлъ.

Онъ чувство возбуждалъ двойное:

Великолѣпье отжилое,

Штофъ полинялый на стѣнахъ;

Межъ оконъ зеркала большія,

Но всѣ и въ пятнахъ и въ лучахъ;

Въ пыли завѣсы дорогія,

Давно не чищенный паркетъ;

Къ тому-же буйнаго разгулья

Всегдашній, безобразный слѣдъ:

Тутъ опрокинутыя стулья,

Вездѣ табачная зола,

Стаканы середи стола

Съ остатками задорной влаги;

Тарелки жирныя кругомъ;

И вотъ, на выпускѣ печномъ,

Строй догорѣвшихъ до бумаги

И въ блескѣ утреннихъ лучей

Уже блѣднѣющихъ свѣчей.

 

Открывъ разсѣянной рукою

Окно, Елецкой взоръ тупой,

Взоръ отуманенный мечтой

Уставилъ прямо предъ собою.

Предъ нимъ, свѣтло озарена

Наставшимъ утромъ, ото сна

Москва торжественно вставала.

Подъ раннею лазурной мглой,

Блестящей влагой блескъ дневной

Рѣка мѣстами отражала;

Аркада длиннаго моста

Бѣлѣла ярко. Чуденъ, пышенъ,

Московскихъ зданій красота,

Надъ всѣми зданьями возвышенъ,

Огнемъ востока Кремль алѣлъ.

Зажгли лучи его живые

Соборовъ главы золотыя;

Межъ ними царственно горѣлъ

Иванъ Великій. Садъ красивой,

Кругомъ твердыни горделивой

Віяся, живо зеленѣлъ.

Но онъ на пышную столицу

Глядѣлъ съ душевною враждой.

За что? О томъ въ главѣ другой

Найдутъ особую страницу.

Онъ былъ вскормленъ сей Москвой.

Минувшихъ дней воспоминанья

И дней грядущихъ упованья —

Все заключалъ онъ въ ней одной;

Но странной доли несъ онъ бремя,

И былъ ей чуждымъ въ то же время,

И чуждымъ больше, чѣмъ другой.

 

ГЛАВА II.

 

Отца и матери Елецкой

Лишился въ годы тѣ, когда

Обыкновенно жизни свѣтской

Намъ наступаетъ череда.

И свѣтъ узналъ онъ, и сначала

Являлся въ вечеръ на три бала;

Съ визитной карточкой порой

Летѣлъ на выѣздъ городской.

Согласно съ общимъ заведеньемъ,

Онъ въ праздникъ Пасхи, въ новый годъ,

Къ дядямъ и къ теткамъ съ поздравленьемъ

Скакалъ съ прихода на приходъ.

 

Живѣе жизнью насладиться

Алкалъ безумецъ молодой

И началъ съ первыхъ дней томиться

Предѣловъ свѣтскихъ тѣснотой.

Ему въ гостиныхъ стало душно:

То было глупо, это скучно.

Изъ нихъ Елецкой мой исчезъ,

И на желанномъ имъ просторѣ

Житьемъ онъ новымъ зажилъ вскорѣ

Между буяновъ и повѣсъ.

 

Развратныхъ, своевольныхъ правилъ

Несчастный кодексъ онъ составилъ;

Всегда ссылалось на него

Его блажное болтовство.

Имъ проповѣдуемыхъ мнѣній,

Иль половины ихъ большой,

Навѣрно чуждъ онъ былъ душой,

Причастной лучшихъ вдохновеній;

Но мысли буйствомъ увлеченъ,

Вдвойнѣ молву озлобилъ онъ.

 

Съ Москвой и Русью онъ разстался,

Края чужіе посѣтилъ;

Тамъ промотался, проигрался,

И въ путь обратный поспѣшилъ.

Своимъ Пенатамъ возвращенный,

Всему рѣшительнымъ вѣнцомъ,

Цыганку взялъ къ себѣ онъ въ домъ,

И, общимъ мнѣньемъ пораженный,

Самъ рушилъ онъ, надъ нимъ смѣясь,

Со свѣтомъ остальную связь.

 

Тутъ нашей повѣсти начало.

Недѣля Свѣтлая была

И подъ Новинское звала

Гражданъ Московскихъ. Все бѣжало,

Все торопилось; старъ и младъ,

Жильцы лачугъ, жильцы палатъ,

Живою смѣшанной толпою,

Туда, гдѣ, словно самъ собою,

На краткій срокъ, въ единый мигъ,

Блистая пестрыми дворцами,

Шумя цвѣтными флюгерами,

Средь града новый градъ возникъ —

Столица легкая бездѣлья

И безчиновнаго веселья,

Досуга русскаго кумиръ!

Тамъ цѣлый день разгульный пиръ;

Тамъ раздаются звуки трубны,

Звенятъ, гремятъ литавры, бубны;

Паясы съ зыбкихъ галлерей

Зовутъ, манятъ къ себѣ гостей.

Тамъ клеперъ знаетъ четъ и нечетъ;

Ножи проворные вѣнцомъ

Кругомъ себя Индѣецъ мечетъ

И бисеръ нижетъ языкомъ.

Гордясь лихими сѣдоками,

Тамъ одноколки, застучавъ,

Съ потѣшныхъ горъ летятъ стремглавъ.

Своими длинными шестами

Качели крашеныя тамъ

Людей уносятъ къ небесамъ.

Волшебный праздникъ довершая,

Межъ тѣмъ, съ веселымъ торжествомъ,

Каретъ блестящихъ цѣпь тройная

Катится медленно кругомъ.

 

Межъ балагановъ оживленныхъ,

Ежеминутно осажденныхъ

Нетерпѣливою толпой,

Давно бродилъ Елецкой мой.

Окинувъ взорами собранье,

Въ одномъ остановилъ вниманье

Онъ на дѣвицѣ молодой.

Своими чистыми очами,

Своими дѣтскими устами,

Своею спокойной красотой,

Одушевленной выраженьемъ

Сей драгоцѣнной тишины,

Она сходна была съ видѣньемъ

Его разборчивой весны.

Давно онъ зналъ ее заочно.

Съ его глазами ненарочно

Глазами встрѣтилась она;

Ихъ выраженьемъ смущена,

Покрылась краскою живою

И отвела тихонько взоръ.

Охваченъ бѣдственной межою,

Не зрѣлъ Елецкой съ давнихъ поръ

Румянца этого святого.

Упадшій духъ подъемля въ немъ,

Онъ былъ для путника ночного

Денницы розовымъ лучемъ.

Онъ къ милой, думой умиленной,

Летитъ. Межъ тѣмъ она встаетъ;

Дѣвицѣ руку подаетъ

Ея сосѣдъ, старикъ почтенной;

Изъ балагана идутъ вонъ —

И ихъ въ толпѣ теряетъ онъ.

 

Узнать, душою не въ покоѣ,

Онъ жаждетъ имя дорогое!

И незнакомка названа.

Гражданка сферы той она,

Того злопамятнаго свѣта,

Съ кѣмъ въ опрометчивыя лѣта,

Въ избыткѣ гордомъ юныхъ силъ,

Самъ въ бой неровный онъ вступилъ.

Смягчитъ-ли идолъ оскорбленной

Онъ жертвой позднею своей?

Противъ него предубѣжденной,

Предстать осмѣлится-ли ей?

И всѣхъ преградъ онъ самъ виною!

Межъ тѣмъ въ борьбѣ его съ молвою

Прошло, промчалось, много дней.

Елецкой мыслилъ промежуткомъ;

Полнѣй другихъ созрѣлъ разсудкомъ

Онъ въ самомъ опытѣ страстей,

И наконецъ среди пороковъ,

Кипѣвшихъ роемъ вкругъ него,

И ядовитыхъ ихъ уроковъ,

И омраченья своего,

Въ душѣ сберегъ онъ чувства пламя.

Елецкой битву проигралъ,

Но побѣжденный спасъ онъ знамя

И предъ самимъ собой не палъ.

 

ГЛАВА III.

 

Незамѣчаемъ и невѣдомъ,

За милою бродилъ онъ слѣдомъ,

Въ тѣни задумчивыхъ дубровъ

Прекрасныхъ Прѣсненскихъ прудовъ,

Въ аллеяхъ стриженыхъ бульвара,

Между красавицъ городскихъ

Искалъ онъ дѣвы думъ своихъ.

Не для блистательнаго дара

Актеровъ нашихъ, посѣщалъ

Онъ душный театральный залъ:

Елецкой, сцену забывая,

Съ той ложи не сводилъ очей,

Въ которой Вѣра молодая

Сидѣла, изрѣдка встрѣчая

Взоръ остановленный на ней.

Вкусивъ неполное свиданье,

Елецкой приходилъ домой,

Исполненъ мукою двойной;

Но, полюбивъ свое страданье,

Такой-же встрѣчи съ новымъ днемъ

Искалъ въ безуміи своемъ.

 

Однажды... Погасалъ, свѣжѣя,

Іюльскій. день. Бульваръ Тверской

Дремалъ подъ нисходящей мглой;

Пустѣла длинная аллея;

Царица тишины и сна,

Высоко поднялась луна.

Но со знакомыми своими

Еще, въ болтливомъ забытьѣ,

Сидѣла Вѣра на скамьѣ.

Въ сосѣдствѣ, не замѣченъ ими,

За липой темной и густой,

Стоялъ влюбленный нашъ герой.

Перчатку Вѣра уронила.

Поспѣшно поднялъ онъ ее

И подалъ ей. Лицо свое

Къ нему съ испугомъ обратила

Младая дѣва. Разговоръ

Прервавъ, на немъ остановила

Встревоженный, но долгій взоръ.

Судьбу, душой своей довольной,

Онъ и за то благодарилъ.

Елецкой Bѣру поразилъ

Своей услугой своевольной,

И хоть на часъ ея мечта

Имъ вѣрно будетъ занята.

Что-жъ! и сомнительное счастье

Мгновенныхъ, бѣдныхъ этихъ встрѣчъ

Ему осеннее ненастье

Не позамедлило пресѣчь.

Покрылось небо облаками;

Дождь безконечный ливмя лилъ;

И вотъ морозъ его смѣнилъ.

Застыли воды, снѣгъ клоками

На мостовую повалилъ:

Пришла зима. Свистя крутится

Мятель на Прѣсненскихъ прудахъ;

На обнаженныхъ деревахъ

Бульвара иней серебрится.

Тамъ, гдѣ недавнею порой

Гуляли граціи толпой,

Какой нибудь жандармъ усатый,

Шагая, шпорами стучитъ;

Съ метлой стоить мужикъ брадатый,

Иль школьникъ съ сумкою бѣжитъ.

Для баловъ, вечеровъ при этомъ

Театръ оставленъ моднымъ свѣтомъ.

Елецкой мраченъ и сердить......

 

Но вотъ въ извѣстномъ маскарадѣ

Должна быть Вѣра. Ожилъ онъ

И въ полнадеждѣ, въ полдосадѣ

Лелѣетъ дѣятельный сонъ.

 

Живая музыка играетъ;

Кадрили вьются ей подъ ладь,

Кипитъ, пестрѣетъ маскарадъ.

Въ его затѣю не вступаетъ

И къ стати большинство гостей:

Въ тѣни ихъ онъ еще виднѣй.

Призраки всѣхъ вѣковъ и націй,

Гуляютъ Феи, Визири,

Полишинели, дикари,

Ихъ мучитъ бѣсъ мистификацій;

Но не выходить хитрыхъ фразъ:

«Я знаю васъ! я знаю васъ!»

Ни у кого для продолженья

Не достаетъ воображенья.

Признаться надобно: не намъ,

Сугробовъ сѣверныхъ сынамъ,

Приноровляться къ дѣтямъ Юга!

Мятелей духъ не создалъ насъ

Для ихъ блистательныхъ проказъ.

Къ чему неловкая натуга?

Мы сохраняемъ холодъ свой

Въ пріемахъ живости чужой.

 

Елецкой изъ ряду выходить

И Вѣру чуть съ ума не сводить.

Успѣлъ развѣдать онъ о ней

Довольно этихъ мелочей,

Въ которыхъ тайны роковыя

Дѣвицы видятъ молодыя.

Въ словахъ запутанныхъ своихъ

Онъ намекаетъ ей о нихъ;

И удивленья, и смущенья

Полна, горитъ она лицомъ,

И вотъ выходитъ изъ терпѣнья.

«Я какъ обманутая сномъ!

Скажите, ради Бога, кто вы?»

 

Елецкой.

 

Вы любопытны какъ дитя.

Итакъ, со мною не шутя

Вы познакомиться готовы?

Нежданнымъ именемъ моимъ

Я испугаю васъ.

 

Вѣра.

 

Какъ скучно!

Все шутки.

 

Елецкой.

 

Я не склоненъ къ нимъ

И остерегъ васъ добродушно:

Я духъ... и нѣтъ глуши, жилья,

Гдѣ-бъ я, незримый, не былъ съ вами.

Все чуткимъ ухомъ слышу я,

Все вижу зоркими очами.

Не бойтесь! слушаю, гляжу

Я съ полной преданностью дружбы;

Неожидаемыя службы

Я вамъ догадливо служу:

Однажды передъ ваши очи

Я въ видѣ смертнаго предсталъ;

Въ ту пору сумракъ лѣтней ночи

Мнѣ образъ видимый давалъ...

Вы узнаете?

  

Вѣра.

 

Ваши сказки

Вы продолжите до утра.

Смотрите: всѣ снимаютъ маски,

Снимите-же свою, пора!

 

Елецкой.

 

Не мнѣ. Оставьте убѣжденья:

Я не исполню вашъ приказъ.

Лицо открылъ-бы я для васъ

Безъ выраженья, безъ значенья.

Нѣтъ, нѣтъ; я вспомню веселѣй

Сей разговоръ непринужденный,

Почти нежданно-уловленный

Счастливой маскою моей,

Чѣмъ взоръ холоднаго смущенья,

Который на лицо мое

Вперите вы, когда ее

Сниму я вамъ изъ угожденья.

Нѣтъ, я-бъ не могъ его снести!

Прощайте; я не здѣшній житель;

Въ мою безвѣстную обитель

Я долженъ вó-время сойти.

 

Елецкой тихо удалился;

Ужъ былъ у выхода, и залъ

Совсѣмъ, казалось, покидалъ,

Но у дверей остановился:

Взглянуть онъ разъ еще желалъ

На Вѣру... Тихій взоръ онъ встрѣтилъ,

Мольбу нѣмую въ немъ замѣтилъ,

Укоръ въ немъ дружескій постигъ,

И скинулъ маску. Въ этотъ мигъ

Предъ нимъ лицо другое стало,

Очами гнѣвными сверкало,

И дико поднятой рукой

Грозило Вѣрѣ, и пропало

Съ Елецкимъ вмѣстѣ за толпой. 

ГЛАВА IV.

 

Едва веселыми лучами

День новый окна озлатилъ,

Елецкой скорыми шагами

Уже по комнатѣ ходилъ.

Порой, въ забвеніи глубокомъ

Остановясь, прилежнымъ окомъ

Во что-то всматривался онъ.

Во взорахъ счастье выражалось;

Передъ душой его, казалось,

Леталъ веселый, свѣтлый сонъ.

Черезъ мгновенье пробужденный,

Онъ тѣмъ-же чувствомъ озаренный,

Свою прогулку продолжалъ,

И скоро снова прерывалъ.

Въ покоѣ томъ-же, занимая

Диванъ, Цыганка молодая

Сидѣла, блѣдная лицомъ.

Усталость выражали очи:

Казалось, въ продолженье ночи

Ихъ Сара не смыкала сномъ.

Она порывисто чесала

Густые, черные власы

И ихъ на темные красы

Нагихъ плечей своихъ метала.

Она склонялась головой,

Но на Елецкаго порой

Взоръ изъ-подлобья подымала.

Какою злобой онъ дышалъ!

Другой мечты душою полонъ,

Подруги онъ не замѣчалъ;

Къ ней напослѣдокъ подошелъ онъ:

«Что это смотришь ты совой?»

Сказалъ онъ: «Сара, что съ тобой?

Да молви слово!»

 

Сара.

 

Ахъ, мой Боже!

Ты ждешь отвѣта моего.

Вотъ онъ: я знаю отчего

Ты такъ доволенъ!

 

Елецкой.

 

Отъ чего-же?

 

Сара.

 

Меня ты думалъ обмануть,

Когда вчера, кривя душою,

Ты мнѣ съ заботою такою

Скорѣй совѣтовалъ заснуть!

«Устала, Сара, спать!» И я легла,

Да ужъ нарочно не спала! —

Давно грозитъ мнѣ эта кара!

Давно я брошена тобой!

Ты сутки цѣлые порой

Двухъ словъ со мной не произносишь,

Любимыхъ пѣсенъ пѣть не просишь!

Да и по комъ твоя душа

Ужъ такъ смертельно заболѣла?

Ее вчера я разглядѣла:

Совсѣмъ, совсѣмъ не хороша!

 

Елецкой.

 

Такъ вотъ въ чемъ дѣло!

 

Сара.

 

Сара знаетъ,

Какая ждетъ ее судьба

За то, что служитъ, угождаетъ

Тебѣ по волѣ какъ раба:

Со знатной барышней своею

Ты обвѣнчаешься, а съ нею

Простишься, и ее на дворъ

Метлою выметутъ, какъ соръ.

 

Елецкой.

 

Ты совершенно сумасбродишь!

Какія странныя мечты!

По пустякамъ горюешь ты

И на меня тоску наводишь.

 

Сара.

 

А кто, бывало, говорилъ,

Ко мнѣ ласкаясь то и дѣло:

«Тебя я, Сара, полюбилъ.

Жить одному мнѣ надоѣло,

Будь мнѣ подругою! со мной

Живи подъ кровлею одной!

Я нравомъ веселъ; живо, шумно,

Въ пирахъ и пѣсняхъ завсегда,

Мы будемъ проводить года».

Я согласилася безумно. —

Что-жъ вышло?

 

Елецкой.

 

Изъ моихъ рѣчей

Тобой забыта половина.

Я говорилъ: твоя судьбина

Не будетъ скована съ моей!

Покуда любо жить со мною,

Живи! наскучило, — прощай,

Былую радость поминай!

Съ твоей свободой той порою

Я выговаривалъ мою.

Но я тебя не узнаю!

И сердце будущимъ тревожа,

Ты на Цыганку не похожа.

Вашъ родъ безпеченъ.

 

Сара.

 

Проклятъ онъ!

Онъ человѣчества лишонъ!

Намъ чужды всѣ края мірскіе!

Мы на обиды рождены!

Забавить прихоти чужія

Для пропитанья мы должны.

Я о себѣ молчу: Цыганка

Вамъ не подруга, а служанка!

Она пляши и распѣвай,

А сердцу воли не давай.

 

Елецкой.

 

Оставь пустыя опасенья:

Не разлучимся мы съ тобой.

Хотя другого поколѣнья,

Родня я вашему судьбой.

И я, какъ вы, отверженъ свѣтомъ,

И мнѣ враждебенъ сердца гласъ...

Не распадется, вѣрь мнѣ, въ этомъ,

Цѣпь сопрягающая насъ.

 

Когда съ цыганкой молодою

Судьба Елецкаго свела,

Своей разгульною душою

Она мила ему была.

«Я горя знать небуду съ нею.

Какихъ тяжелыхъ, черныхъ думъ,

Мнѣ иногда гнетущихъ умъ,

Свободной рѣзвостью своею

Не удалитъ она сейчасъ?

Кому при блескѣ этихъ глазъ

Приснятся мрачныя печали?»

Такъ думалъ онъ; но дни мелькали;

Къ ея душѣ своей душой

На продолжительное время

Не могъ пристать Елецкой мой.

Ему потомъ ужъ стали въ бремя

Затѣи дѣвы удалой.

Не принимая въ нихъ участья,

Ужъ онъ желалъ другого счастья:

Души, съ которой могъ-бы онъ

Дѣлиться всей своей душою.

Надеждой темной увлеченъ,

Онъ Сарѣ пробовалъ порою

Передавать свои мечты;

Но образованного чувства

Языкъ для дикой красоты

Былъ полонъ странной темноты.

Она, не вѣдая искусства,

Подъ рѣчи друга своего

Безъ всякой совѣсти зѣвала,

Иль въ скоромъ времени его

Сторонней шуткой прерывала;

Но смутно трогалась, и ей

Невразумительныхъ рѣчей

Цыганка голосъ понимала.

Подругѣ вѣтренной своей

Онъ ежедневно былъ милѣй;

Но къ ней хладѣлъ по той-же мѣрѣ.

Когда, любовью вспыхнувъ къ Вѣрѣ,

Онъ нравомъ сталъ еще мрачнѣй,

Она развлечь его хотѣла,

Она родныя пѣсни пѣла,

Она по стульямъ, по столамъ

Съ живыми кликами скакала;

Она при немъ по пустякамъ

Какъ можно громче хохотала;

Но завсегда ее смущалъ

Въ то время взоръ его брюзгливый:

Предъ нимъ порывъ ея игривый

Въ одно мгновенье упадалъ.

Она сердилась и роптала,

И грусть давила сердце ей,

И тщетно Сара призывала

Покой и радость прежнихъ дней.

 

ГЛАВА V.

 

Какъ часто въ серединѣ бала,

Когда ужъ музыка играла

Иль попури иль котильонъ,

И Вѣра, со своимъ танцоромъ

Наскуча пошлымъ разговоромъ,

Погружена въ сторонній сонъ.

Глазами молча провожала

Среди блистательнаго зала

Предъ нею вьющіясь четы, —

Елецкой рѣчію своею,

Нежданно слышимой за нею,

Вдругъ прерывалъ ея мечты.

Довольно холодно сначала

Съ нимъ въ разговоръ она вступала;

Но оживлялася потомъ,

И ободренъ ея вниманьемъ,

Онъ былъ заманчивымъ свиданьемъ

Къ свиданью новому влекомъ.

 

Однажды онъ за стуломъ Вѣры

Средь вихря бальнаго сидѣлъ.

Въ своихъ рѣчахъ ужъ не умѣлъ

Онъ соблюдать холодной мѣры;

Она исчезнула. Лишенъ

Надъ пылкимъ сердцемъ всякой власти,

Ужъ говорилъ открыто онъ

Съ ней языкомъ мятежной страсти.

Кончая: «Дайте мнѣ отвѣтъ!»

Онъ молвилъ: «Многое во вредъ

Мнѣ городская злоба трубить;

Сжился я со враждой молвы;

Но вы? что думаете вы

О томъ, который васъ такъ любить?»

 

Вѣра.

 

Что всѣ другіе; даже мнѣ

Еще извѣстнѣе, какъ права

О васъ разсѣянная слава,

Какъ должно вѣрить ей вполнѣ.

 

Елецкой.

 

«Вамъ всѣхъ извѣстнѣй? Вы всѣхъ строже?

Но почему-же, отъ чего-же?»

Вѣра.

 

— Когда глаза мои въ тотъ разъ

Меня въ обманъ не приводили,

Словами вашими сейчасъ

Двухъ, не одну вы оскорбили.

 

Елецкой.

 

«Я вашей искренности радъ.

Уже въ судьбѣ моей стократъ

Я съ вами жаждалъ объясненья!

Примите исповѣдь мою:

Весьма во многомъ, нѣтъ сомнѣнья,

Останусь я безъ извиненья;

Но ничего не утаю».

 

Елецкой въ тягостную повѣсть

Минувшихъ дней своихъ вступилъ,

Свою запутанную совѣсть

Онъ передъ Вѣрой обнажилъ;

Повѣрилъ ей безъ украшенья

Свои былыя заблужденья,

Къ которымъ впрочемъ былъ влекомъ

Онъ меньше сердцемъ, чѣмъ умомъ.

Съ ея случайною знакомкой,

Своею смуглой однодомкой

Свое сближенье передалъ,

Какъ самъ его онъ понималъ:

Однимъ внушеніемъ унылымъ

Души, томимой пустотой;

Союзомъ столько-же постылымъ

Теперь ему, какъ ей самой.

«Къ ней обратиться», онъ прибавилъ;

Безумный мигъ меня заставилъ;

Ошибся я въ себѣ и въ ней.

Нѣтъ, нѣтъ! я не былъ съ нею друженъ!

Я для души ея не нуженъ, —

Нужна другая для моей».

 

И тихо рѣчь его журчала

За Вѣрой, ей одной слышна.

Но что? вникала-ли она

Въ слова его? Она молчала;

Была чуть чуть обращена

Къ нему щека ея одна;

Но это легкое движенье

Замѣтить было мудрено.

Злословье самое оно

Не привело-бы въ искушенье.

Ей измѣняло лишь одно:

Вниманье къ балу притупѣло,

И краснощекій офицеръ,

Тогдашній Вѣринъ кавалеръ,

Ее въ то время то и дѣло

Къ порядку танца пробуждалъ,

И ей фигуры толковалъ.

 

Природа Вѣру сотворила

Съ живою, нѣжною душой;

Она ей чувствовать судила

Съ опасной въ жизни полнотой.

Недавно дѣва молодая,

Красою свѣжею блистая,

Вступила въ вихорь городской.

Она еще не разсудила,

Не поняла души своей;

Но темною мечтою въ ней

Она уже проговорила.

Странна ей суетность была;

Она плѣниться не могла

Ея несвязною судьбиной;

Хотѣло-бъ сердце у нее

Себѣ избрать кумиръ единой

И тѣмъ осмыслить бытіе.

Тутъ романическія встрѣчи

Съ героемъ повѣсти моей,

Его задумчивыя рѣчи

Тревожить стали душу ей.

Одно, быть можетъ, впечатлѣнье

Ей берегло воображенье...

Его разсѣялъ онъ. Съ какой

Благополучною душой

Съ тѣхъ поръ она ему внимала!

Съ какою сладостью о немъ

Въ невольномъ забытьи своемъ

Уединенная мечтала!

Какъ, новой жизнію дыша,

Легко ей было! Какъ блистала,

Какъ ликовала въ ней душа!

Дѣвица юная не знала,

Живого счастія полна,

Что такъ довѣрчиво она

Одной отравой въ немъ дышала;

Что сей привѣтный вѣтерокъ,

Ее ласкающій такъ нѣжно —

Грозы погибельной пророкъ;

Что вдругъ дохнетъ она мятежно,

И міръ въ глазахъ его затмитъ;

И всѣ красы его разрушить,

И всѣ цвѣты его изсушитъ,

И жизни путь опустошитъ.

 

ГЛАВА VI.

 

Летѣли дни. Свои свиданья

Елецкой съ Вѣрой продолжалъ,

И съ каждымъ больше упованья

Любви своей онъ обрѣталъ.

Увы! старательно скрывая

Заботу сердца, между тѣмъ

Навѣрно дѣва молодая

Съ нимъ не обмолвилась ничѣмъ;

Но не владѣла выраженьемъ

Лица невиннаго она:

На немъ со всѣмъ ея смятеньемъ

Была душа ея видна.

«Любимъ я!» съ ропотомъ и мукой

Елецкой самъ себѣ твердилъ.

Великой постъ ужъ подходилъ

И съ Вѣрой скорою разлукой,

Разлукой долгою грозилъ!

«Нѣтъ!» мыслилъ онъ, «до разставанья,

Во что-бы ни было, должна

Рѣшить судьбу мою она!»

 

Онъ ждетъ удобнаго мгновенья;

И Вѣра, время разлученья

Предвидя, днями дорожитъ,

И ихъ считаетъ, и груститъ.

Уѣхалъ дядя. Въ тихой залѣ,

При свѣтѣ двухъ свѣчей, одна

Твердила на своемъ роялѣ

Урокъ докучливый она;

Полна душой другой заботы,

Насильно всматривалась въ ноты...

Вдругъ... протянувшись передъ ней,

Закрыла ихъ рука чужая.

Вѣтръ пошатнулъ огонь свѣчей;

Вздрогнула дѣва молодая,

Оборотилася, глядитъ:

Елецкой передъ ней стоитъ.

«Не безпокойтесь, ради Бога!

Какая странная тревога

У васъ написана въ глазахъ!

Я васъ прошу, не уходите!

Чего боитесь вы? сидите

Я все скажу вамъ въ двухъ словахъ».

 

Вѣра.

 

Я не могу остаться съ вами!

Подите. Разговоръ такой

Мнѣ не приличенъ. Боже мой!

Одна я, видите вы сами!

Подите.

 

Елецкой.

 

Напередъ я зналъ,

Что я застану васъ одною:

Одну я видѣть васъ желалъ.

Остаться должно вамъ со мною,

Вамъ должно выслушать меня.

 

Вѣра.

 

Оставьте до другого дня,

Я умоляю васъ, подите!

Мой дядя будетъ сей-же часъ.

 

Елецкой.

 

Одинъ вопросъ: люблю я васъ,

Вы это знаете. Скажите:

Я равнодушенъ вамъ, иль нѣтъ?

 

Вѣра.

 

На все, на все одинъ отвѣтъ:

Подите!......

 

Елецкой.

 

Вы-ли говорили?

Я-ль слышалъ васъ? и не во снѣ!

Я не любимъ... Зачѣмъ-же мнѣ

Давно вы это не внушили?

Своей холодности зачѣмъ

Вы мнѣ тотчасъ не показали?

Зачѣмъ, глаза мои встрѣчая,

Не отводили вашихъ глазъ?

Зачѣмъ дышала всякій разъ

Въ нихъ дума нѣжная такая?

Дитя! Кокетки записной

Постигнувъ опытную ролю,

Признайтесь: вы играли въ волю

Моей безумною душой!

Кто-бъ могъ подумать! въ ваши лѣта!

Мою любовь мнѣ не забыть;

Желалъ-бы я ея предмета

Не презирать. Но, такъ и быть,

Прощайте!

 

Вѣра.

 

Нѣтъ! такого мнѣнья

Я не оставлю ни за что!

Не правы ваши заключенья.

Я прямодушна. Я не то

Сказать хотѣла.... Нѣтъ.... Просите

Руки моей, и если...

 

Елецкой.

 

Вы?

Вы мнѣ объ этомъ говорите?

А восклицанья всей Москвы!

На нашъ союзъ вашъ дядя строгой

Не согласится никогда;

Молитвы будутъ безъ плода.

Нѣтъ, Вѣра, нѣтъ! другой дорогой

Идти намъ должно. Для вѣнца

Сегодня ночью у крыльца

Я ждать васъ буду. Все готово:

Бѣжать со мною дайте слово!

Любовь слѣпая мнѣ нужна.

Рѣшитесь.

 

Вѣра.

 

Я изумлена

Такимъ нежданнымъ предложеньемъ.

Нѣтъ, это будетъ преступленьемъ!

Нѣтъ, я и думать не хочу!

Я такъ ужасно огорчу

Того, который....

 

Елецкой.

 

Все забудетъ

Онъ, нашимъ счастіемъ счастливъ,

И напослѣдокъ справедливъ

Онъ и ко мнѣ навѣрно будетъ.

Ему (вамъ нужно-ль обѣщать?)

Я буду сыномъ самымъ нѣжнымъ.

Страдалъ я долго безнадежнымъ —

Ахъ, Вѣра! снова-ли страдать!

Меня вы любите: судьбиной

Оставленъ намъ исходъ единой.

Ахъ, Вѣра, Вѣра! сердце въ васъ

Сей мигъ решительный измѣритъ:

Меня печально разувѣритъ

Въ немъ малодушный вашъ отказъ.

Все, все онъ кончитъ между насъ!

Бѣгите, Вѣра! дайте руку....

Не на ужасную разлуку,

Съ которой не сживуся я,

Но на союзъ святой и вѣчный.

Мой милый другъ, мой другъ сердечный!

Скажи: неправда-ль? Ты моя?

 

Вѣра.

 

Люблю, люблю я васъ.... Но что-же?

Что предлагаете вы мнѣ?

На что рѣшиться! Боже, Боже!

Подумать дайте въ тишинѣ!

 

Елецкой.

 

Я знаю, горестная мѣра;

Но — ты-ль не видишь? — нѣтъ иной!

Рѣшись!

  

Вѣра.

 

Не нынче!

 

Елецкой.

 

Нынче, Вѣра;

Сегодня, другъ безцѣнный мой!

 

Не долго дѣва молодая

Еще противилась ему.

Онъ нѣжно къ сердцу своему

Прижалъ ее. Лицомъ пылая,

Потупя взоръ, склонивъ главу,

Она умомъ изнемогала,

И, ни во снѣ, ни на яву,

Свое согласье прошептала.

 

Елецкой ликовалъ душой;

По темной улицѣ домой

Онъ шелъ походкою веселой.

Но у порога своего

Остановился; умъ его

Смутился думою тяжелой:

Тамъ Сара! — Въ головѣ своей

Уже Елецкой принялъ мѣры,

Чтобъ неприличной встрѣчѣ съ ней

Вновь не подвергнуть милой Вѣры.

Москву съ невѣстой въ эту ночь

Покинетъ онъ; обрядъ вѣнчальной

Онъ совершить въ деревнѣ дальной;

Онъ все предвидѣлъ, все точь въ точь.

Обдумалъ. Сары онъ не знаетъ;

Любовью въ ней не почитаетъ

По немъ расчетливой любви;

Не вѣритъ въ ней ревнивой мукѣ.

«Изъ нихъ любую призови —

«Все тверды въ нужной имъ наукѣ!»

Такъ мыслилъ онъ. Но въ этотъ мигъ....

Иль Сару лучше онъ постигъ

При наступающей разлукѣ?

Упрекъ въ душѣ его возникъ.

Его докучное внушенье

Онъ опровергъ въ умѣ своемъ

И, отряхнувъ недоумѣнье,

Вошелъ въ свой домъ, гдѣ въ то мгновенье

И Сара думала о немъ.

ГЛАВА VII.

 

Грустила брошенная Сара;

Но въ этотъ вечеръ было ей

Еще грустнѣй, еще тошнѣй.

Почти болѣзненнаго жара

Была тоска ея полна.

Въ своемъ волненіи она

Платкомъ въ лицо себѣ махала,

Прохлады воздухъ не давалъ,

Но кровь ей пуще волновалъ.

Иглу къ работѣ принуждала, —

Колола пальцы ей игла.

Гадать цыганка начала, —

Еще тошнѣе: карты врали,

Когда ей счастье предрекали,

И наводили страхъ, когда

Въ нихъ выходила ей бѣда.

Ихъ со стола она столкнула.

Шитье отбросила, вздохнула,

На столъ локтями опершись,

Цыганка стиснула руками

Чело... и смятыми кольцами

Вкругъ пальцевъ кудри обвились.

Закрывъ глаза, она сидѣла...

Вдругъ шепчутъ: Сара, Сара! — Къ ней

Въ покой изъ боковыхъ дверей

Цыганка старая глядѣла.

 

Сара.

 

Ненила, ты? войди скорѣй;

Я заждалась тебя, Ненила;

Совсѣмъ я брошена, совсѣмъ!

Не угожу ему ничѣмъ.

Хотя-бы ты мнѣe услужила!

Что, принесла-ли?

 

Старуха.

 

Принесла.

Да ужъ насилу добрела,

Мятель такая закрутила!

Гляди-ка: вотъ твое вино!

Ужъ удружитъ тебѣ оно;

Спасибо скажешь.

 

Сара.

 

Ахъ, Ненила!

Вѣрь: ты мнѣ душу воротила!

Я полюблюсь ему опять?

Да полно, правда-ль?

 

Старуха.

 

Что мнѣ лгать!

Лишь дай испить, сама увидишь!

Онъ обвенчается съ тобой

И заживешь ты госпожей,

А тамъ старухи не обидишь.

Ты мнѣ поверь, моя красотка,

Придутъ благія времена!

 

Сара.

 

Какъ я тобой одолжена!

Но тамъ идутъ... его походка;

Поставь подарокъ свой на столъ,

Да и прощай, уйди отселѣ,

Уйди скорѣе!

 

Въ самомъ дѣлѣ

Елецкой въ комнату вошелъ.

Въ глазахъ его была суровость,

Предъ Сарой молча онъ ходилъ;

Рѣчь наконецъ къ ней обратилъ:

«Тебѣ сказать я долженъ новость:

Съ тобой я скоро разстаюсь.

Послушай, Сара! я женюсь».

 

Лицо у Сары поблѣднѣло

И загорѣлось въ тотъ-же мигъ.

Ножъ острый въ сердце ей проникъ:

Оно то стыло, то кипѣло;

Хотѣла-бъ смертная тоска

Излиться воплемъ и слезами...

Рвалися бурными волнами

У ней попреки съ языка...

Но эти первыя движенья

Она въ себѣ перемогла,

И голосъ мирный обрѣла,

Хотя дрожащій отъ волненья.

«Давно я этого ждала!

Не удивишь меня разлукой»,

Сказала Сара. — «Долгой мукой

Я приготовлена была.

А скоро-ль свадьба»?

 

Елецкой.

 

Въ домѣ этомъ

Я не ночую; не жалѣй

О старинѣ. Въ судьбѣ твоей

Я обязуюся отвѣтомъ,

И ужъ подумалъ я о ней;

Довольна будешь.

 

Сара.

 

Мнѣ не нужно

Постылыхъ милостынь твоихъ.

Не безпокойся, и безъ нихъ

Съ тобой разстануся я дружно.

Пѣнять не буду я тебѣ.

Жила я весело, счастливо;

Теперь не то, — какое диво?

Не все стоять одной судьбѣ!

У насъ вѣрна одна могила;

А кто на свѣтѣ долго милъ?

Какъ ты сегодня разлюбилъ,

Такъ я бы завтра разлюбила;

За что сердиться?

 

Елецкой.

 

Очень радъ

Дай руку, Сара! Предъ тобою

Я совершенно виноватъ.

Я вижу, выше ты душою,

Чѣмъ полагалъ доселѣ я:

Ты не притворщица пустая.

Обыкновенье ваше зная,

Я ждалъ упрековъ, слезъ, вытья...

Спасибо, нѣтъ ихъ; безъ сомнѣнья,

Простимся дружно мы съ тобой.

Мила ты, Сара!

 

Сара.

 

Плачъ и вой

Въ душѣ... Но что до сокрушенья!

Въ слезахъ и вопляхъ толку нѣтъ.

Мы разстаемся? Власть Господня!

Простимся весело. Сегодня

Я имянинница, мой свѣтъ!

Въ послѣдній разъ мое здоровье

Ты долженъ выпить... но до дна!

Какъ въ старину; смотри-жъ: условье!

Не то, сейчасъ заплачу... На!

Елецкой.

 

Твое здоровье? Радъ душою...

И вотъ — ни капли нѣтъ на днѣ.

Надѣюсь, ты довольна мною?

 

Сара.

 

Спасибо! Сядь теперь ко мнѣ,

Поговоримъ по старинѣ.

 

И съ равнодушнымъ послушаньемъ

Къ ней на диванъ Елецкой сѣлъ,

Но, далеко уже мечтаньемъ,

Онъ на часы свои глядѣлъ.

 

— Скажи мнѣ, Сара продолжала,

Судьбою новою своей

Доволенъ ты?

 

Елецкой.

 

А что?

 

Сара.

 

Ей, ей!

Я коротко твой нравъ узнала:

Не перемѣнишься ты въ немъ...

Привыкъ ты къ беззаботной долѣ,

Разгульной жизни, вольной волѣ,

Стошнишь порядочнымъ житьемъ.

Наскучитъ, твердо предрекаю,

Тебѣ и милая твоя: —

Тебѣ наскучила же я!

Жаль бѣдной! По себѣ я знаю,

И слишкомъ знаю, каково!

Какъ я бы выла, да рыдала,

Когда бы въ тайнѣ не питала

Одной надежды!

 

Елецкой.

 

Полно, что-ты?

Всѣ были кончены разсчеты,

Что за надежда?

 

Сара.

 

Брежу я.

И какъ равняться я посмѣю

Съ невѣстой счастливой твоею!

О ней единой мысль твоя;

Ты ею дышешь. Ахъ, царица,

Царица свѣтлая она!

Я передъ нею пыль одна.

Но... въ умъ придетъ-же небылица!

Забудь любовь свою на часъ:

Какая разница межъ насъ? —

Что я Цыганкой уродилась?

Что нѣтъ за мною селъ, хоромъ?

Что говорить не научилась

Я иностраннымъ языкомъ?

Вотъ все. Не шутка, очень знаю!

Но сердцемъ я не уступаю

Твоей невѣстѣ. Чѣмъ она

Любовь понынѣ доказала?

Какія слезы проливала?

Что перенесть была должна?

А я... что слезъ я источила,

Какихъ обидъ не проглотила,

Молчанье горькое храня!

Ты разлюбилъ, я все любила;

Ты гналъ безжалостно меня, —

Къ тебѣ я злобному ласкалась,

Какъ собаченка. Разсмотри

Меня получше: говори,

Такая-ль я тебѣ досталась? —

Глаза потухнули отъ слезъ;

Лицо завяло, грудь изсохла;

Я только, только-что не сдохла!..

Ты все молчишь?

 

Елецкой.

 

Тебѣ нанесъ

Я много горя... Я не вѣдалъ,

Когда другой мой жребій предалъ,

Что ты... Но что со мной?... Свѣтъ

Въ глазахъ темнѣетъ... все кружится...

Мнѣ дурно. Сара, дурно...

 

Сара.

 

Нѣтъ!

Я знаю, что въ тебѣ творится.

Въ душѣ мятущейся твоей

Я чуднымъ чудомъ оживаю:

Разлучницы проклятой въ ней

Бѣсовскій образъ погашаю.

Блѣднѣешь ты... Не мудрена

Измѣна мнѣ, а ей страшна!

Будь ей теперь моя судьбина!

Томись она, крушись она!

Съ тоски изсохни какъ лучина!

Умри она! ты мой: приди,

Прижмись опять къ моей груди!

Очнись отъ лютаго угара,

Приди, и все забуду я.

Узнай меня, узнай: я Сара!

Я Сара прежняя твоя.

 

Цыганка страстными руками

Его, рыдая, обвила

И жадно къ сердцу повлекла.

Глядѣлъ онъ мутными глазами,

Но не противился. Главой

Онъ даже тихо приклонился

Къ ея плечу; на немъ нѣмой,

Казалось, томно позабылся. —

По грозной бурѣ, тишина

Влилась отрадно въ сердце Сары.

«Онъ мой! подѣйствовали чары!»

Съ восторгомъ думала она.

Но время долгое проходитъ —

Онъ все лежитъ, онъ все молчитъ;

Едва дыханье переводить

Цыганка. «Милый мой!.. Онъ спить.

Проснись, красавецъ!» Зовъ безплодный,

Мигъ страшной истины насталъ:

Она вглядѣлась — трупъ холодный

Въ ея объятіяхъ лежалъ.

 

ГЛАВА VIII.

 

Стояла ночь уже давно.

Градскія стогны опустѣли;

Въ домахъ уснувшихъ ни одно

Не озарялося окно,

Всѣ одинаково чернѣли.

Луна не свѣтитъ, все молчитъ;

Лишь вѣтеръ воетъ и свиститъ,

Мятель до кровель воздымая.

Обѣту своему вѣрна,

До самой улицы одна

Доходить Вѣра молодая;

Ни кѣмъ не встрѣчена она!

Въ лицо суровый и холодный

Ей дуетъ вѣтеръ непогодный,

И ночь ненастная черна.

Она стоить, она мгновенья

Считаетъ, полная волненья...

Бѣгутъ мгновенья! Вѣра ждетъ —

Онъ не приходить; не придетъ!

Въ ней сердце замерло... дѣвицу

Пріемлетъ снова прежній кровъ.

Ужъ ранній вой колоколовъ

Порою той будилъ столицу,

И въ городъ, сквозь ночную тѣнь,

Ужъ голубѣя крался день.

 

Холмъ, подъ которымъ спить Елецкой,

Гдѣ онъ забылъ любовь, вражду,

Гдѣ равнодушенъ онъ къ суду

Толпы и свѣтской и не свѣтской, —

Ужъ не однажды поросталъ

Весенней, новою травою,

И снѣгъ пушистой пеленою

Его не разъ ужъ покрывалъ.

Но долго-ль юноша несчастный

Жилъ въ сердцѣ Вѣры? Много-ль слезъ,

Ея сердечныхъ первыхъ грезъ,

У ней исторгъ обманъ ужасный? —

Въ ту-жъ зиму съ дядей-старикомъ

Покинувъ городъ, возвратилась

Она лишь два года потомъ.

Лицомъ своимъ не изменилась;

Блистаетъ тою-же красой;

Но строже смотритъ за собой.

Въ знакомство тѣсное не входитъ

Она ни съ кѣмъ. Всегда отводить

Чуть-чуть короткій разговоръ.

Подчинены ея движенья

Холодной мѣрѣ. Вѣринъ взоръ,

Не измѣняя выраженья,

Не выражаетъ ничего.

Блестящій юноша его

Не оживитъ, и нетерпѣнья

Въ немъ не замѣтитъ старый шутъ;

Ее смѣшливыя подруги

Въ нескромный смѣхъ не вовлекутъ;

Раздѣлены ея досуги

Между роялемъ и канвой;

Въ раздумьѣ праздномъ не видали

И никогда не заставали

Съ романомъ Вѣры Волховской.

Дѣвицей самой совершенной

Въ устахъ у всѣхъ она слыветъ.

Что-жъ эту скромность ей даетъ?

Увы! тоскою потаенной

Еще-ль душа ея полна?

Еще-ли носитъ въ ней она

О прошломъ вѣрное мечтанье,

И равнодушна ко всему,

Что не относится къ нему,

Что не его воспоминанье?

Или, созрѣвъ умомъ своимъ,

Уже теперь постигла имъ

Она безумство увлеченья?

Уразумѣла, какъ смѣшно

И легкомысленно оно,

Какъ правы принятия мнѣнья

О романическихъ мечтахъ?

Или теперь въ ея глазахъ

За общій очеркъ, въ мигъ забвенья

Полусвершенный ею шагъ

Сталь дѣтской шалостью одною,

И съ утонченностью такою.

Осмотру свѣтскому вѣрна,

Его сама передъ собою

Желаетъ искупить она?

 

Одно-ль, другое-ль въ ней виною

Страстей безвременной тиши:

Утраченъ Вѣрой молодою

Иль жизни цвѣтъ, иль цвѣтъ души.

 

Куда, заснувшею столицей,

При яркомъ блескѣ зимнихъ звѣздъ

Въ саняхъ несется вереницей

Весельчаковъ ея поѣздъ?

Къ Цыганамъ. Предъ знакомымъ домомъ

Остановились. Въ двери съ громомъ

Стучатъ; привычною рукой

Имъ отворилъ Цыганъ сѣдой.

Въ хоромахъ спящихъ тьма густая,

Но путь знакомъ. Толпа лихая

Спѣшитъ проникнуть въ тотъ покой,

Гдѣ, ночи шумной ожидая,

Еще съ вечерней первой мглой

Въ свои постели пуховыя

Легли Цыганки молодыя.

Ужъ гости вѣтреные тамъ,

Ужъ кличутъ дѣвъ по именамъ.

Но все Египетское племя

Кругомъ пріѣзжихъ въ то же время

Съ веселымъ шумомъ собралось,

И свѣчъ сіянье разлилось.

Дремоту дѣвы покидаютъ,

Встаютъ на общій громкій зовъ,

Платками плечи прикрываютъ,

Ногами ищутъ башмаковъ,

И вотъ ужъ весело болтаютъ,

И таборъ къ пѣнію готовъ.

Одна Цыганка на постели

Сидитъ недвижно. На гостей

Глядитъ сердито. Роемъ къ ней

Подруги смуглыя подсѣли;

Свой дикій взглядъ она хранить,

Устами молча шевелитъ,

Или безсмысленно порою,

Вздохнувъ, качаетъ головою.

Но грянулъ своенравный хоръ:

Блеснулъ ея туманный взоръ,

Уста улыбка озарила;

Воскреснувъ въ крикѣ хоровомъ,

Она, веселая лицомъ,

Съ нимъ голосъ яркій согласила.

Умолкнулъ хоръ, и вновь она

Сидитъ сурова и мрачна.

Такъ воротилась въ таборъ Сара:

Судьбы послѣдняго удара

Цыганка вынесть не могла,

И разумъ въ горѣ погребла.

Вотще родимые напѣвы

Уносятъ душу бѣдной дѣвы

Въ былые, лучшіе года!

Такъ рѣзвый вѣтеръ иногда

Листокъ упадшій подымаетъ,

Съ нимъ вьется въ свѣтлыхъ небесахъ,

Но, вдругъ утихнувъ, опускаетъ

Его опять на дольній прахъ.



[1] Въ изд. 1835 г. поэма эта посвящена Алексѣю Андреевичу Елагину.

 

 

Полный текстъ произведенія въ форматѣ pdf: Загрузить безплатно

Наша книжная полка въ Интернетъ-магазинѣ ОЗОН, 

въ Яндексъ-Маркетѣ, а также въ Мега-​Маркетѣ​ (здѣсь и здѣсь).